Цена 1 часа рабочей силы, как правило снижается.

Материал из m-17.info

Первое наблюдение

Если сравнить новорожденного ребенка с новорожденными детенышами других млекопитающих, то мы не заметим в нем решительного умственного превосходства над другими. Наблюдая, сколько раз окружающие ребенка лица повторяют ему слова папа, мама, прежде чем он выучивается их произносить и улавливать идеи, которые он должен с ними связывать, убеждаешься, что речь не является прямым результатом человеческой организации.

Второе наблюдение

Читая Геродота, Фукидида, глубокомысленного Тацита и нашего великого современника Юма, копаясь ь старых хрониках, анализируя древние предания, мы видим, что народы, поднявшиеся на наивысшую ступень цивилизации, были вначале людоедами; мы

видим, что те народы, которым избытки позволяют удовлетворять все самые изысканные потребности, вначале в ненастную погоду укрывались в пещерах и ели сырыми и без всякой приправы животных и растения, которыми они питались; что народы, отличавшиеся наиболее солидным и блестящим умственным трудом, в самом начале по развитию своей памяти и предусмотрительности лишь весьма мало превосходили даже животное, наиболее близкое к человеку на лестнице организации.

Третье наблюдение

За последние пятьдесят лет человеческий разум сделал большой шаг вперед; он освободился от старых привычек, много благородных усилий стоило ему, чтобы освободиться от сковывавших его предрассудков; он заметил, что к возвышенной концепции, послужившей основанием для нынешней социальной организации, примешаны и слились с ней многие ложные идеи, и он принял твердое решение отделить заблуждение от истины. То, что составляло верование, в продолжение восемнадцати веков непоколебимо передававшееся из поколения в поколение, подверглось самой строгой проверке. Не будем терять из виду, что два обстоятельства играли в этом чрезвычайно важную роль. Одно заключается в том, что первобытные люди имели условные знаки, посредством которых

они, подобно нам, могли закреплять свои ощущения, сравнивать и сочетать их. Другое — что они возвысились до великой отвлеченной идеи о боге, или, если угодно, что они постигли доказательство существования бога. Энтузиазм в искании истины стал в это время истинно-национальным у англичан и у французов. Оба эти народа снаряжали дорого стоящие морские экспедиции, имевшие главным образом целью очистить принципы, легшие в основание общественной организации. Я имею в виду путешествия и открытия, сделанные под руководством предприимчивого Бугенвиля, ,8 мудрого и отважного Кука,9 и несчастного Лаперуза.20 Эти знаменитые мореплаватели, одаренные философским умом, посетили множество различных народностей, которые до тех пор нам были совершенно неизвестны. Благодаря их исследованиям, наблюдениям и остроумным опытам мы вполне ознакомились со всеми посредствующими состояниями между наиболее невежественными и наиболее грубыми людьми (какими должны были быть наши отдаленные предки) и народами, достигшими наивысшей степени цивилизации. Эти сообщения очень ценны, ибо теперь мы можем обосновывать наблюденными фактами то, что без этого мы могли бы подкрепить только догадками и рассуждениями. Мы можем теперь при помощи беспрерывного ряда наблюденных фактов восходить от первых лю-

дей, которые, конечно, были самыми невежественными, до современных европейцев, которые по своей цивилизации и науке бесконечно превзошли все предшествовавшие им народы. Кук повествует о племенах, не признающих никаких начальников, не имеющих никаких религиозных представлений, не носящих одежды, не имеющих никаких других жилищ, кроме пещер или нор, вырытых в земле, употребляющих пищу в сыром виде и предающихся людоедству вовсе не из мести: их каннибальский аппетит предпочитает вкус человеческого мяса. Он нам говорит о других племенах, несколько выше стоящих на лестнице цивилизации. Они признают начальников, имеют некоторые религиозные идеи (это видно из того, что они поклоняются идолам), варят свою пищу, покрываются шкурами животных, обитают в построенных жилищах, но язык их столь ограничен, что счисление у них не идет дальше трех. Людоедство там существует в значительно меньшей степени: оно сводится почти только к последствиям убийства, совершенного из личной или национальной мести. Наконец, он говорит о народах островов Таити, Сандвичевых и Дружбы, имеющих установленное духовенство, политическую иерархию, развитой язык, у которых от людоедства сохранились почти только человеческие жертвоприношения. Человеческого мяса они почти совсем не едят, хотя столь человеколюбивый

Кук послужил пищей туземцам Сандвичевых островов. Что меня особенно поразило в простодушных рассказах Кука, это: 1) что ему не удалось внушить племенам первых двух категорий идею единой причины или, если угодно, мысль о существовании бога, что ему, следовательно, невозможно было доказать им, что человек обладает иной природой, чем остальные животные, а между тем это легко было понято жителями островов Таити, Сандвичевых и Дружбы; 2) что у племен первых двух категорий анатомия не встретила бы никакого препятствия ко вскрытию человеческих тел, между тем как это оказалось бы неосуществимым у третьей категории.

Четвертое наблюдение

В различные эпохи и в различных странах случалось, что дети, вследствие каких- либо бедствий, оказывались удаленными из общества, предоставленными самим себе и вынужденными собственной изворотливостью удовлетворять все свои потребности, не приблизившись путем тщательного и длительного воспитания к сокровищнице знаний, приобретенных трудами всех предшествовавших поколений. Многие из них были приняты обществом после того, как вынесли более или менее продолжительное время полное одиночество. Мы имеем записки о подобных дикарях, между прочим об одном, задержан-

ном в Швеции, о другом, пойманном в лесах Литвы, о девушке, прожившей долгое время в состоянии совершенного одиночества в лесах Шампани; перед нами лицо, которого назвали «дикарь из Авейрона».2l Наблюдения, сделанные над этими одичавшими людьми, доказывают, что человек, предоставленный самому себе без знакомства с существующими знаниями, в умственном отношении стоит не намного выше животных, ближайших к нему на лестнице существ. Его умственное превосходство вполне соответствует только превосходству его организации. Я думаю, что умственное состояние дикаря из Авейрона во все время его изоляции от общества было чрезвычайно близко к тому, в котором должны были находиться первые поколения человеческого рода. Он должен был тем не менее несколько превосходить их, так как часть умственного развития передается путем наследственности. История дикаря из Авейрона, начиная с момента, когда он был принят и изъят из своей изоляции, в которой находился с младенчества и к которой, благодаря долгой привычке, был сильно привязан, заслуживает особенного внимания лиц, разрабатывающих науку о человеке и старающихся ускорить ее прогресс. Эта история естественно разделяется на три периода. Первый обнимает все то, что произошло с момента, когда он был схвачен крестьянами, заметившими, что он поедает овощи в их огородах, и до его прибы-

тия в Париж, куда его направило правительство. Второй — слагается из рассказов аббата Сикара, 22 заботам которого правительство его предоставило, о ходе его воспитания. Ряд наблюдений, сделанных над ним врачом приюта для глухонемых, Итаром,23 составляет третий период. Первый период. Крестьяне, схватившие авейронского дикаря, отвели его в ближайший небольшой госпиталь. Медицинские работники этого госпиталя сделали над ним наблюдения, которые, не отличаясь большой глубиной, были очень правильны и весьма точны. Они констатировали его полное невежество в области существующих знаний, его склонность к сырой растительной и животной пище, его крайнее отвращение к вареной пище, его упорное сопротивление всякой по пытке одеть его, его стремление в лес, его усилия добиться этого, его бегство, затруднения, с которыми была сопряжена его вторичная поимка, и т. д. Ввиду очень толкового отчета, который они представили правительству об этом необыкновенном существе, министр внутренних дел приказал перевезти его в Париж, чтобы предоставить его выдающимся ученым и обеспечить им полную возможность изучить его. В т о р о й период. Доставленный в Париж авейронский дикарь был доверен попечениям аббата Сикара. Этот аббат, гораздо более просвещенный в области богословия, чем физиологии, гораздо более уверенный в

своих религиозных принципах, чем в принципах физики, глубоко убежденный, что человек нисколько не нуждается в помощи воспитания, чтобы возвыситься до идеи бытия бога, совершенно не занимался наблюдениями над авейронским дикарем, но пользовался им как средством для публичного доказательства справедливости своих богословско-физио- логических идей. Аббат Сикар, находясь в прямом противоречии с истиной, потерпел, конечно, неудачу. Ученик, вследствие своего простодушного невежества в абстрактных вопросах, расстроил все расчеты этого тонкого метафизика, который, к своему глубокому сожалению, вынужден был отказаться от своих блестящих надежд. Легко себе представить те воздушные замки, которые фантастическое воображение наставника глухонемых построило в связи с авейронским дикарем. Он рассчитывал, что после достаточной выучки и хорошей дрессировки его можно будет показывать на публичных собраниях. Там он заставил бы его рассказывать трогательные, раздирающие душу анекдоты об опасностях, пережитых им в течение одинокой жизни в недрах лесов, которые вызывали бы слезы у всей аудитории. Он научил бы его проявлять такие высокие душевные порывы к всевышнему, что уверовали бы даже наиболее неве рующие зрители. Так как ничего подобного не могло произойти, то этот первый учитель Виктора (так назвали авейронского дикаря) обтэявил своего ученика слабоумным от рож-

дения, прекратил с ним занятия и удалил его в темный угол приюта, рассчитывая предать его полному забвению не только общества, но и ученых. Т р е т и й п е р и о д . Авейронский дикарь был в жалком состоянии, когда аббат Сикар отказался извлекать из него выгоду; его так много и так сильно били, что он был весь покрыт ранами; между прочим одна очень опасная рана была на животе; она образовалась от ударов ногой в живот, причем многие удары попадали в пряжку кожаного пояса, надетого на него с целью помешать ему сбрасывать с себя насильно надетый плащ. Таково было несчастное положение Виктора, когда он перешел от аббата Сикара в руки врача приюта для глухонемых Итара. Прежде всего Итар позаботился залечить раны Виктора. Затем он занялся изучением и воспитанием этого молодого человека. Этот физиолог нашел: 1) что Виктор отнюдь не был слабоумным от рождения, что он не стал таким даже после перенесенных им истязаний, которые неминуемо должны были бы привести к этому, если бы его орган мысли был от природы слаб; 2) что Виктор не был глухим от рождения и не стал глухим, так что с этой стороны для него не существовало препятствий научиться говорить; 3) доктор Итар равным образом установил, чтэ органы речи этого молодого человека находились в хорошем состоянии, и он довел доказательство этого факта до очевидности, заставив его от-

четливо произносить названия многих пищевых продуктов, между прочим молока, которое дикарь очень любил. Наконец, он чрезвычайно ясно доказал, что истинные и единственные препятствия, мешающие успехам Виктора, проистекают оттого, что его воспитание началось слишком поздно, что его гортань и мыслительный аппарат, оставаясь долгое время в бездействии, потеряли гибкость, необходимую для сочетания и произношения условных знаков. Доктор Итар напечатал отчет о наблюдениях и опытах, сделанных им над авейрон- ским дикарем, а также о приемах, к которым он прибегал, чтобы привести в возможно лучшее состояние его органы мысли и речи. Он очень просто, без задних мыслей, говорит о достигнутых им более или менее важных успехах. Этот отчет был составлен очень ясно и толково, однако, он не произвел надлежащего впечатления и не имел успеха. Я долгое время старался найти причину равнодушия ученых к этому полезному научному произведению. Наконец, я пришел к заключению, что причиной такого отношения была слишком большая осторожность автора, который не обобщил наблюденных им фактов и не объяснил, какую пользу можно из них извлечь для построения физиологии и даже общей системы науки. Р е з ю м е и с т о р и и а в е й р о н с к о го д и к а р я и фактов, д о к а з а н н ых п р е д ы д у щ и м и н а б л ю д е н и я м и . Че-

ловек столь склонен систематизировать, т. е. координировать возникшие у него идеи с наблюденными им фактами, он проникнут столь сильным желанием установить связь между занимающим его предметом и всей совокупностью вещей, что изолированная идея или факт, как бы интересны они ни были сами по себе, воспринимаются чрезвычайно равнодушно, если они имеют частный характер и не обобщены. Я поэтому закончу попыткой согласовать факты, наблюденные над авейрон- ским дикарем, с фактами, приведенными выше. До наблюдений, произведенных над авей- ронским дикарем, многие просвещенные и очень умные люди не были еще убеждены в необходимости условных знаков для образования и сочетания сколько-нибудь важных идей, в невозможности возвыситься до представления о единой причине без помощи этих знаков; но после сделанных наблюдений в этом сомневаются только те, кто, будучи проникнуты духом корпорации, как аббат Си- кар, заинтересованы в поддержании теологических принципов и веры в то, что идея о существовании бога есть наша врожденная идея. Наблюдения, сделанные над авейронским дикарем, как нельзя более убедительны, так как над ним сначала производили опыты (оказавшиеся безуспешными), имевшие целью доказать, что идея единой причины не является приобретенной идеей, а затем над ним были проделаны опыты с совершенно проти-

воположной целью, а именно, чтобы доказать, что мы не способны образовать ни одной сколько-нибудь важной идеи или подняться до высоких отвлеченных идей без помощи условных знаков (эти опыты вполне удались). В двадцатый раз повторяю (и мне не кажется, что я это слишком часто говорю,— до такой степени важным представляется мне остановить внимание читателя на этом предмете), что после опытов, произведенных над авейронским дикарем, вполне доказана необходимость условных знаков для образования и сочетания сколько-нибудь важных идей. Итак, ясно, что первые люди были самыми невежественными из всех и их способность соображать была чрезвычайно ограничена. Без дальнейших предисловий установим последовательный ряд различных оттенков, характеризующих постепенное развитие человеческого ума.

Первый член ряда

Первые люди умственно превосходили других животных лишь постольку, поскольку это было прямым следствием превосходства их организации. Их память едва ли была лучше памяти бобра или слона. Этот факт должен быть отнесен к числу установленных, ибо он был вполне подтвержден наблюдениями над авейронским дикарем.

В т о р о й член ряда

Человеческий род в том состоянии, в котором его нашел капитан Кук на берегах Магел-

ланова пролива: люди живут в пещерах, не умеют строить себе жилищ, не имеют никаких начальников и не умеют добывать огонь.

Т р е т и й член ряда

Человеческий род в том состоянии, в котором нашел его капитан Кук в северных частях северо-западного берега Америки: люди живут в построенных жилищах, имеют зачатки политического устройства, ибо признают начальников, обладают зачатками еще очень ограниченного языка, так как их счисление не простирается дальше трех.

Ч е т в е р т ы й член р я да

Человеческий род в том состоянии, в котором капитан Кук и другие мореплаватели нашли его на северо-западном берегу Америки, около пятидесятого градуса северной широты: люди усвоили довольно полный язык, всецело подчиняются начальникам, являются ярыми людоедами; этот момент еще более заметен в Новой Зеландии. Примечание. Важно отметить, что человек вначале не был людоедом и стал таковым лишь после того, как достиг некоторого умственного развития Причина этого очень проста: человек покушается на убийство другого человека не раньше того, как были изобретены смертоносные орудия нападения.

Пятый член ряда

Туземцы островов Дружбы, Товарищества и Сандвичевых: цивилизация в этих стра-

нах уж двинулась очень далеко, разговорный язык не беден, людоедство здесь почти совсем исчезло; население разделено на два класса —- на эров и туту; существует религиозный культ, организованное духовенство, уважаемое всеми классами общества. 24

Ш е с т о й член ряда

Перуанцы и мексиканцы в том состоянии, в котором их нашли испанцы, когда открыли и завоевали их страну: в это время они составляли два многочисленных и различных общества; ремесла и искусство уже сделали у них довольно заметные успехи, так как они нашли способ добывать металлы, обрабатывать и употреблять их для украшения зданий.

С е д ь м о й член р я д а*

Египтяне, у которых прикладное и чистое искусство достигло больших успехов, чем у перуанцев, и которые превосходили их в моральных и точных науках, совершили один из наиболее трудных шагов, которые человеческий разум должен был сделать на долгом пути своего развития; то было изобретение письменных условных знаков. Согласимся приписывать им изобретение письменности,

• Все, что до настоящего времени было сказано

или написано о состоянии человеческого ума до египтян, не основано на фактических наблюдениях. Все это покоится только на догадках и рассуждениях, так что паука о че\овеке до сих пор была лишь гада-

все равно, действительно ли они ее изобрели или только вновь открыли; это не очень важно, ибо наша цель — ясно установить ряд последовательных моментов в развитии успехов человеческого разума, а гадательными идеями нам невозможно было бы достигнуть этой цели. тельной наукой. Задача, которую я себе поставил в этом очерке, заключалась в возведении науки о человеке на степень наук, основанных на наблюдении. Следовало сначала точно определить отправную точку развития человеческого ума, затем установить некоторые переходные ступени между этой отправной точкой и умственным состоянием египтян. Пошел ли я по правильному пути? Пусть об этом, обо мне судит читатель. Если избранный мною путь верен, пусть он выкажет мне сочувствие, пусть выразит намерение отныне всеми силами поддерживать меня и помогать мне совершить долгий путь, в который я пустился, и достичь славной и полезной цели — улучшения судьбы человеческого рода. Я добавлю к этому примечанию две мысли, кото« рые будут с достаточной полнотой развиты в дальнейшем течении этого труда и которые я теперь только очень кратко выскажу: 1. Развитие человеческого ума, конечно, неоднократно нарушалось, можно сказать, искажалось великими катастрофами на земном шаре, между прочим потопом, существование которого вполне установлено геологическими наблюдениями. Разобраться в смешении некоторых научных идей, сохранившихся от этих катастроф, с идеями, вновь открытыми последующими поколениями, невозможно; приходится рассматривать это развитие так, как оно шло бы, если бы не было ни потопа, ни другой какой-либо катастрофы. 2. В XVIII в. не было большого различия в воззрениях философов и богословов на первые шаги, сделанные человеческим разумом. Богословы говорили и говорят еще: Адам и Ева были счастливы в зем-

Я рассматриваю эпоху египтян как вторую отправную точку в развитии человеческого ума; его успехи, начиная с этого момента, требуют, мне кажется, более детального исследования: необходимо указать на различие между воззрениями людей, посвятивших себя наукам и работающих над открытием причин и согласованием идей о причинах с идеями о следствиях, и верованиями народной массы, которая и до настоящего времени всегда придает конкретную форму отвлеченным понятиям. Но прежде чем заняться установлением этого различия и изложением параллельных успехов этих двух воззрений, я укажу этапы — члены второй части ряда: мы сделаем небольшое отступление и бросим общий взгляд на вторую часть пути, которую нам осталось пройти. Условные знаки образовали одну систему с того момента, когда человеческий разум вполне ясно постиг понятие причины и поня тие следствия. Солнце, луна, звезды, море, леса, реки, все животные, которые были, очевидно, вредны или полезны, даже растения рассматриваем раю до вкушения яблока, а философы говорили: в диком состоянии человек был счастлив, и только после установления политических, гражданских и религиозных учреждений человек познал горе. Таковы были убеждения, красноречиво высказанные Руссо и сухо выраженные Д'Аламбером; Кондорсэ не так далек, как полагают, от этой точки зрения в своем «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разум а».

лись нашими предками как великие и первые причины всего происходящего; это был первый этап в общей науке; он был назван и д о л о п о к л о н с т в о м Человеческий разум возвысился затем до идеи о невидимых причинах; первопричинами он стал считать наши страсти, наклонности, всякого рода ощущения, приятные или не приятные; этот второй этап получил название п о л и т е и з м а . Позднее люди поняли, что в мире царил бы беспорядок, если бы вселенной управляли, как они до тех пор думали, многие независимые друг от друга причины, и они возвысились до идеи о единой первопричине. Но этой первопричиной было в их глазах соединение в одном лице всех второстепенных божеств, верование в которых составляло политеизм. Этот третий этап был назван т е и з м о м. Наконец, ученые поняли, что представление о вселенной, состоящей из элементов совершенно различной природы, было не чем иным, как представлением о хаосе, что попытки объяснить подобный порядок вещей могли быть только мечтами, и они давно уже работают над построением такой научной системы, в которой деления и подразделения понятий служат только средством для облегчения умственных процессов и которую в целом можно рассматривать как совокупность однородных идей, т. е. идей взаимно сочетающихся. Я обращаюсь к делению египтян на два класса: на ученых и на народ.

Корпорация египетских ученых исполняла обязанности жрецов; она была первой и единственной политической властью и пользовалась неограниченным могуществом. У этой корпорации было два учения: одно она преподавала народу, другое — хранила для себя и сообщала небольшому числу посвященных. Учение, которое она преподавала народу, было идолопоклонство, материализм, верование в видимые причины как первопричины; она заставляла его боготворить Нил, бога Аписа (т. е. быка), крокодила, луковицу, не говоря уже о солнце, луне, различных созвездиях и т. д. Учение, которое она сохраняла для себя, было более высокого порядка и носило более метафизический характер, чем то, которое она преподавала народу. Видимые причины представлялись ей только второстепенными причинами; она их рассматривала только как следствия причин высшего порядка, которые она считала невидимыми. Египетские ученые с большой тщательностью собрали все наблюдения, сделанные их предшественниками над движением небесных светил, над разливами Нила и над различными другими физическими явлениями; они усердно старались умножить эти драгоценные знания. Ни в одну эпоху истории мы не находим такой резкой грани между м ы с л и т е л я ми и в е р у ю щ и м и , как у египтян. Именно изучая историю этого народа, приходишь к

убеждению, что жреческая «власть и научная мысль по существу тождественны. Я этим хочу сказать, что духовенство какой бы то ни было религии должно быть наиболее просвещенной корпорацией, что с того момента, когда оно перестает быть наиболее просвещенной корпорацией, оно мало-помалу теряет свое значение, приходит в упадок и в конце концов сводится на-нет и заменяется людьми более учеными; эта перемена наступает, когда совершенствуется общая идея. Не будем преждевременно выдвигать эту идею; она покажется чрезвычайно ясной, когда мы увидим, что она не что иное, как результат наблюдения над прогрессом человеческого разума; здесь достаточно будет указать, что наблюдение, о котором я говорю, начинается с египтян.

В о с ь м о й ч л е н р я да

На протяжении этой второй части ряда успехов человеческого разума мы всегда рассматриваем каждый раз только один народ или по крайней мере только одно политическое общество, так как во все великие эпохи существовало одно политическое общество, которое определенно стояло выше всех других и превосходило их одновременно и в науках и на войне, так что только к нему должны быть отнесены все успехи человеческого разума, достигнутые в эпоху процветания данного общества.

Мы начали эту вторую часть ряда рассуждением о египтянах. Сейчас мы перейдем к грекам, затем будем говорить о римлянах, далее о сарацинах и, наконец, о совремеиных народах. Можно охватить одной концепцией все члены ряда в развитии человеческого разума и сделать это весьма интересно, именно, сравнивая общечеловеческое развитие ума и нравственности с индивидуальным. В детском возрасте, я хочу сказать — в первом периоде детства, еда доставляет наибольшее удовольствие. Все маленькие расчеты человека в младенческом возрасте имеют целью добыть более или менее вкусную пищу; легко заметить, что это является главным занятием народов, находящихся на первой ступени цивилизации: вышеприведенные наблюдения составили первую часть ряда. В следующем периоде детства (здесь мы вступаем во вторую часть ряда и проследим ее целиком) преобладает склонность к искусствам и ремеслам. Если дать ребенку, вышедшему из младенческого возраста, пилу, гвозди, молоток, рубанок и пр. и материал, к которому он мог бы приложить эти инструменты, эти предметы он предпочтет всем другим игрушкам. Можно видеть, как дети этого возраста усердно работают во время своих игр: возводят каменные насыпи, прорывают маленькие каналы, устраивают плотины и т. д. И что же? Египтяне проявили в большом

масштабе те же наклонности и оставили нам в этих различных областях более значительные работы, чем все позднейшие работы этого рода. Сделаны ли были когда-либо человеческой рукой озера, равные тем, которые вырыли египтяне? А их величественные, но бесполезные пирамиды: не кажутся ли по сравнению с ними все сооружения, возведенные после них, игрушками?! Но вот мы дошли до зрелого возраста; посмотрим, как он выражается у индивидов. В этом возрасте у нас является склонность к изящным искусствам. Существует ли молодой человек, который не пробовал бы своих сил в поэзии, музыке, живописи? В изящных искусствах отличались греки; в этой области они еще до сих пор служат вам образцами. В возрасте полного расцвета сил человек по преимуществу ищет их примененияф причем ощущение своей силы мешает ему определить ее границы; он вступает в борьбу со всей природой, с самим собой, у него проявляется больше всего влечение к военному делу. Вот и римляне отличались прежде всего как воины. После »их еще сарацины пожали прекрасные лавры, но затем уже ни один народ не мог сравниться с ними ни в быстроте завоеваний, ни в особенности в перманентной страсти к военному делу. Сарацины, этот последний выдающийся народ- завоеватель, были также основателями опытных наук. Они, таким образом, закончили великие военные труды человечества и на-

чали работы зрелого возраста, когда деятельность человека замедлена, но зато более регулярна, когда воображение не столь бурно, способность рассуждать более развита. Оставим теперь предварительные замечания о том, что нам предстоит сказать о следующих членах ряда, и постараемся хорошо охарактеризовать состояние цивилизации в греческую эпоху, дабы выяснить улучшения, произведенные греками в период их превосходства над остальной частью человеческого рода. У Гомера впервые обнаружилась чрезвычайно ясно та живая интеллектуальная сила, которая объединила греков и сделала их в течение нескольких веков научным авангардом человеческого рода. Гомер, древнейший из греков, о котором история сохранила нам память и сочинения которого дошли до нас, был основателем политеизма в том смысле, что ои его упорядочил. Я не буду стараться объединить небольшое число наблюдений о греках, которые я представлю: я их даже обозначу номерами, чтобы по возможности их индивидуализировать. 1. Когда идея, найденная м ы с л и т е л я - м и, принимается в е р у ю щ и м и , это всегда знаменует большой шаг вперед в развитии человеческого разума. Египетские ученые возвысились до понимания невидимых причин, а египетский народ имел представление только о видимых причинах. Наоборот, вся масса греческого народа приняла идею о существовании невидимых причин. Именно эта идея

легла в основу политеизма, ставшего общей религией всех греков. 2. У греков человеческий разум начал серьезно заниматься социальным устройством. Они установили принципы политики. Они занимались этой наукой как практически, так и теоретически. Они произвели на свет великих законодателей, как Ликург, Дракон и Солон; этой наукой у них занималась не маленькая группа выдающихся умов,— она была обычным предметом непринужденных бесед многих тысяч граждан; ее принципы и их применение обсуждались часто на общественных собраниях. Греческое общество было первым известным политическим обществом, составленным из многих народов, у каждого из которых была своя особенная форма правления, часто даже отличная от формы правления большинства. Я сделаю о греческом политическом обществе два замечания, которые, мне кажется, заслуживают полного внимания читателя. Прежде всего я прошу его заметить, что общей связью греческого общества была религия. Дельфийский храм был общим храмом всех греческих народов и не зависел ни от одного из них в отдельности, ибо был построен на своей собственной земле, считавшейся священной, на которую пограничные с ней народы не имели никаких прав и которую соседи щадили даже в своих наиболее жестоких междоусобных войнах. Дельфийские жрецы старались поддерживать в своих прорица-

ниях единение между греческими народами и возбуждать их энергию для противодействия покушениям персов «а их свободу. Когда Дельфийский храм был осквернен, хитрый Филипп завладел греческим обществом, заставил назначить себя генералиссимусом и сделался господином Греции. Его преемник Александр распространил власть македонян над греками еще более, чем его отец Филипп. После него его полководец Антипатр превзошел всякую меру, и политическое общество греков, потеряв к тому времени всю свою силу, заключавшуюся в единении, оказало лишь слабое сопротивление римлянам, которые его завоевали и обратили в полное рабство. Второе замечание, также доказывающее громадное влияние религиозных идей на политические, заключается в том, что религиозная и политическая системы имели у греков одинаковую основу, или, вернее, что религиозная система служила основой политической системы, что последняя была создана в подражание первой, была скопирована с нее. Действительно, греческий Олимп был республиканским собранием, и национальные конституции всех греческих народов, хотя и отличались друг от друга, имели то общее, что все они были республиканскими. 3. Столько раз повторялось, что греки изобрели изящные искусства; всеми признано, что Гомер, Фидий, Апеллес и множество дру-

гих художников никогда не имели себе равных среди своих преемников; останавливаться на этом нет нужды. Я ограничусь замечанием, правда, второстепенного характера, но все же весьма интересным — что современных художников нельзя ставить рядом с древними. У древних поэты создавали законы в различных областях, а теперь они принадлежат к числу легкомысленных и приятных людей, способствующих развлечению общества, но они не призваны более руководить его важными делами. В корпорации ученых они помещаются только во втором ряду. Люди же, сознающие себя особенно искусными, выбирают преимущественно поприще, сулящее наибольший почет. Поэзии поэтому посвящает себя теперь только тот, кто не может успевать в области умственного труда, пользующегося в настоящее время наибольшим уважением в глазах общественного мнения. Живописец или скульптор, получивший известность, мог выбирать по всей Греции натуру для любой части тела. Самые уважаемые семьи считали для себя честью, когда выбор падал на их дочерей; теперь же художники вынуждены брать натурщиц из низших классов общества, да и тут еще встречают отказ со стороны людей, нравы которых не испорчены. 4. Общая научная идея, возникшая на определенном этапе, всегда приводится в исполнение на последующем этапе. Египетские жрецы основали политеизм, политеистами же были

греки, т. е. они верили в существование многих невидимых причин, которые они обоготворяли. То же самое произошло и с теизмом: основателем его был Сократ, а через пятьсот лет после смерти Сократа теистами стали римляне. Сократ — величайший из существовавших когда-либо людей. Ни один человек после него не может сравняться с ним, ибо этот гениальнейший человек создал величайшую концепцию, какая только могла зародиться в человеческом разуме. Добрая слава, которой пользуется Сократ, хотя и чрезвычайно велика, хотя и больше всех других, не является еще в полной мере тем, чем она должна быть, она еще несколько беспредметна: моя задача в настоящий момент и заключается в том, чтобы ее точнее охарактеризовать. Анализируя концепцию Сократа, я нашел, что она слагается из двух простых общих идей: первая — что всякая система должна быть организована в единое целое, в котором второстепенные принципы выводились бы из общего принципа, третьестепенные принципы — из второстепенных так, чтобы можно было нисходить но лестнице морали с равными промежутками между ступенями от единого общего принципа до наиболее частных идей. Вторая идея, входящая в состав концепции Сократа, заключается в том, что человек для образования своей научной системы, т. е. для согласования своих идей об устройстве вселенной и для прочного обоснования своих

знаний о составе и ходе явлений, должен пользоваться то априорным, то апостериорным методом. Сила человеческого ума крайне огра- ничена, так что его внимание утомляется рассматриванием вещей всегда с одной и той же точки зрения, и единственное средство для ускорения его успехов — это менять направление мысли. Так, после напряженной работы при переходе от идеи единой причины, управляющей вселенной, к самым частным следствиям он чувствует, что его внимание утомлено, что он не находит более ничего нового, что его отвлеченные и конкретные идеи перемешались до того, что он не может в них разобраться,— тогда самое лучгпее, что он может сделать, это изменить направление мысли в совершенно противоположную сторону, т. е. рассуждать a posteriori, восходить от рассмотрения частных фактов к фактам более общим и верным путем направиться к наиболее общему факту. Одним словом, Сократ был изобретателем метода, и после него никто, не исключая и Бэкона, не поднимался до такой высоты мысли. Ни один из учеников Сократа не обладал таким обширным умственным горизонтом, как учитель, так что его школа вскоре после смерти ее главы и основателя распалась. В сократовской школе наиболее выдвинулись Платон и Аристотель; они разделили ее на две совершенно различные школы, имевшие различные названия и в своих трудах державшиеся противоположных направлений. Одну

называли школой академиков, а другую — школой перипатетиков; названия приори- с т о в и п о с т е р и о р и с т о в были бы более подходящими, так как они указывали бы на учение, преподаваемое каждым из этих философов. Я не хочу сказать, что Платон был исключительно приоратом, а Аристотель исключительно постериористом, а говорю только: первый полагал и учил, что рассуждения a priori заслуживают предпочтения перед рассуждениями a posteriori, между тем как второй учил обратному, но, повторяю, ни тот, ни другой не сравнялся и не заместил Сократа, который в своей беспристрастной трансцендентной философии считал оба пути — a priori и a posteriori — одинаково плодотворными и ведущими к множеству открытий, но он полагал, что ими следует пользоваться попеременно. Весьма интересно, мне думается, заметить, что человеческий разум инстинктивно шел тем путем, который наметил ему Сократ (не понятый вдолне своими учениками). Действительно, история нам показывает, что идеи Платона предпочитали идеям Аристотеля в продолжение одиннадцати веков, протекших с момента их провозглашения в Академии до царствования халифов Аль- Рашида и Аль-Мамуна, но что в их время Аристотель был переведен арабами, и ученые начали предпочитать его произведения произведениям Платона, и это длилось затем также

одиннадцать веков. Эта идея требует подробного развития, которое я дам позже, так как в этом кратком очерке оно было бы неуместно. Тем не менее я не могу закончить эту статью, не сказав еще двух слов о даровании Сократа, не отметив необыкновенной проницательности, которую он выказал по поводу одного важного вопроса, и разумного участия, которое он в нем принял. Чтобы изложить эту весьма важную идею, мне нужно остановиться на некоторых деталях и проанализировать труды Сократа. Они слагаются из двух совершенно различных частей: одна имеет целью п о с т р о е н и е метода, другая — е го п р и м е н е н и е . Я уже сказал, в чем заключается метод, установленный Сократом, и я не стану возвращаться к этому вопросу. Я буду говорить о его чисто научных трудах и покажу, что он разрабатывал их согласно своим методологическим воззрениям, отличавшимся проницательностью и в то же время большой глубиной. Его чисто научные труды были двух родов. Труды первого рода имели задачей разрушить веру во многих богов, или, выражаясь более обще, в существование многих причин; во всех своих спорах с софистами и жрецами он их разбивал методом a posteriori, и его победа над ними была столь полна, он их так осмеял, что, утомленные глупой ролью, которую он заставлял их играть, они сделали его жертвой суеверия, направленного ими против него. Доугой труд, которым занимался Сократ,— это построение научной си-

стемы: здесь он рассматривал вещи a priori. Сократ, как видим, ясно понимал, что критиковать нужно a posteriori, а строить — а priori.25

Д е в я т о й член ряда

Дальнейшему движению человеческого разума, о котором я буду сейчас говорить, способствовали древние римляне. Но прежде чем точно определить, в чем заключаются успехи, которыми человеческий разум им обязан, я скажу о двух идеях, относящихся не только к этому члену, но и присущих всем членам ряда. Это двд общих наблюдения.

П е р в о е н а б л ю д е н и е . Между египтянами, греками, римлянами и сарацинами есть то общее, что эти четыре народа, последовательно составлявшие научный авангард человеческого рода, населяли изолированные страны. Египтяне не имели соседей; их страна была окружена с одной стороны морем, а со всех других сторон — необитаемыми песчаными пустынями. Греческие народы и среди них лакедемоняне, в руках которых было сосредоточено общее командование союзными силами, жили на полуострове, соединенном с материком весьма узкой полосой земли. Италия окружена с трех сторон морем, а с четвертой ее отделяют от континента Аль-

пы; таким образом, римляне обитали также на полуострове. Небольшая территория городов Медины и Мекки расположена на побережье Красного моря, а со всех других сторон отделена необозримыми пустынями от остальной часги Аравии, которая, если рассматривать ее в целом, является также страной изолированной, так как окружена с трех сторон морем и отделена от Азии пустынями. Возьмем, наконец, англичан, заслуживающих — с этим приходится согласиться — первое место среди новейших народов, так как: 1) они дали миру Бэкона, Ньютона, Лежка, Кавендиша, Пристли, 2) у них народ имеет лучшие жилища, лучше одет, лучше питается и лучше просвещен, 3) соответственно своему народонаселению они оказывают наибольшее влияние на другие народы, 4) они нашли тип политической и социальной организации, который постепенно заменит собой у всех европейских народов феодальный режим; они являются верными хранителями своей конституции, доставляющей каждому из них наибольшую личную свободу, какой только можно пользоваться в густо населенной стране. Этот обший всем народам, игравшим первою роль, Факт доказывает, как видим, что изолированность необходима для приобретения индивидуальности, без которой полиги-

ческое общество не может долгое время сохранять свое преобладающее положение. Если бы я хотел распространяться на эту тему, я мог бы сделать интересные сопоставления из древней истории между географическим положением лакедемонян, с одной стороны, и афинян — с другой, а из новой истории между англичанами, с одной стороны, и французами — с другой. С одной стороны, суровость нравов и серьезность лакедемонян и — легкомыслие афинян и их блестящая храбрость; с другой стороны, патриотизм англичан, их неизменная забота о поддержании у себя личной свободы и свободы печати и — любезность французов, их блестящие успехи в литературе и их героизм на военном поприще. В т о р о е н а б л ю д е н и е . Монтескье сказал, что характер народов большей частью складывался под влиянием климата страны, которую они населяли. Монтескье ошибался, ибо характер народов, игравших первую роль, определялся во все времена серьезностью, суровостью нравов и образа жизни, и этот характер выявлялся последовательно в Египте, в Греции, в Италии и т. д. Он переходил от тропика до пятидесятого градуса северной широты. Но народы, обладавшие им в то время, когда они находились во главе человеческого рода, впоследствии его теряли. Рим, город, бывший резиденцией римских сенаторов; стал теперь местопребыванием паяиев, скоморохов и всякого рода шутов; население

Греции, некогда столь просвещенное, стало теперь грубейшим народом. Жители Багдада, столь образованные во времена Аль-Мамуна, находятся ныне в состоянии величайшего невежества. С о о б р а ж е н и я , н е п о с р е д с т в е н но к а с а ю щ и е с я римлян. Римляне установили теизм, они же были основателями публичного права и способствовали наибольшему развитию этой науки. Это две области, в которых этот народ содействовал развитию человеческого ума, это два вида деятельности, составлявшие моральную индивидуальность этого народа. Эти два проявления умственной работы сообщили ему тот характер, который отличает его от предшествовавших ему и от последовавших за ним народов. В уме читателя, наверное, возникло теперь следующее любопытное соображение. Великая слава, которую римляне приобрели и которой пользуются и поныне в науке, основана на том, что они сделали в течение пяти* векового республиканского правления, между тем как они двинулись дальше греков при императорах. Этот прогресс заключался в установлении теизма и в создании гражданского права. Эти два достижения были очень важны, ибо на основе политеизма — религии, лишенной идеи единства, невозможно было создать многочисленное политическое общество, состапленное из народов, имевших различные языки и обычаи, живших в различных климатических условиях и получавших

со своей земли неодинаковые продукты. Греки, бывшие политеистами, как ни возвеличиваются своими историками, были, однако, немногочисленны, говорили все на одном и том же языке и населяли чрезвычайно малую по размерам страну, между тем как современные европейцы, соединенные в политическое общество, весьма многочисленны, населяют обширную страну, говорят на десяти различных языках и употребляют, в зависимости от широты, под которой они живут, чрезвычайно различную пищу. В Греции было лишь немного свободных людей, в современной же Европе сто пятьдесят миллионов людей пользуются гражданскими правами. Именно институт гражданского права, неизвестный грекам, привел к этим счастливым переменам. Две вещи, которые мне еще остается сказать о римлянах, не касаются прямо прогресса человеческого разума и поэтому не представляют большой важности, но читатель, надеюсь, найдет их весьма интересными, так как они относятся к злободневным вопросам и имеют прямое отношение к великим событиям, подготавливающимся на наших глазах. Первая — это сравнение между римлянами и англичанами в их стремлении к всемирному господству, а вторая — это набросок другого сравнения, которое я хочу провести между кризисом, пережитым человеческим родом при первых римских императорах, и кризисом, переживаемым нами теперь.

С р а в н е н и е м е ж д у р и м л я н а м и и а н г л и ч а н а м и . Я не хочу проводить это сравнение полностью; я намерен только констатировать сходство, до известной степени и в известном смысле, между отношениями, которые римляне имели с греками, и теми отношениями, которые англичане пытаются установить с народами Европейского континента. Рим, расположенный в центре Великой Греции, был греческой колонией или по крайней мере он был окружен основанными греками колониями. Его законодатели Ромул, Нума и, может быть, другие, имена которых не дошли до нас, дали первоначальному римскому народу конституцию, коренным образом отличавшуюся от политического строя других греческих народов. Они построили эту конституцию на существенно отличных религиозных и политических основаниях. Политеизм был общей религией греков и римлян, но с той разницей, что греки, к какой бы национальности они ни принадлежали, выше всего чтили Дельфийский и Олимпийский храмы, между тем как у римлян первыми божествами были лары. Доверие, которое греки питали к оракулам Дельфийского и Олимпийского храмов, давало жрецам, состоявшим при этих храмах, возможность напоминать каждому из членов политического общества об общих интересах, привлекать их внимание к этим интересам и придавать последним болышее

значение, чем чувству национального патриотизма. Если бы у римлян предметом высшего религиозного почитания был храм, общий для них и их соседей: сабинян, вольскоз, вейев и других, то эти различные народы образовали бы в Великой Греции союз, подобный союзу греков в древней Греции, но внушенное им предпочтение домашних божеств — ларов воспламеняло их патриотизм и заглушало в них всякое чувство общего интереса с их соседями. Религия, с какой бы стороны ее ни рассматривать, является главным политическим учреждением. В пассивном смысле она представляет верование. И что же? Соседние народы, имеющие различные верования, почти всегда враждуют между собой. Активная сторона заключается в толковании воли божества жрецами. Когда священнослужители соседних народов не образуют единой духовной корпорации, то жрецы каждого из них пекутся об интересах своего народа и, не имея общих интересов, не противодействуют его честолюбивым замыслам, которые они сами разделяют. Благодаря своему горячему патриотизму римляне достигли господства над всеми своими соседями, что, как я уже сказал, не имело бы места, если бы они были объединены с ними религиозной связью. Теперь легко будет заметить черты сходства между политикой римлян и политикой англичан.

Со времени возникновения европейского общества и до революции Лютера англичане были связаны с континентом узами религии, поэтому их национальное честолюбие до этой эпохи не переходило известных границ. Но после революции Лютера их политика совершенно изменилась; они совершенно порвали религиозные связи, объединявшие их с народами континента; религия, которую они приняли, — национальная религия; она существует только у них: это — а н г л и к а н ская религия. С той поры они задались целью подчинить себе всю массу европейского населения и в конце концов этого достигнут, если европейцы не заставят их вновь присоединиться к ним посредством какого-нибудь учреждения. Это только беглый взгляд, и я не буду его сейчас развивать; к этому вопросу я вернусь, когда буду говорить о современности. Я перехожу к обещанному выше с р а в н е нию м е ж д у п о л и т и ч е с к и м кризисом, ныне нами переживаемым, и кризисом, наступившим у римлян при падении республики. Идея общего закона, управляющего вселенной, относится к идее многих частных законов, регулирующих явления различных отраслей физики, как идея единого бога относится к идее многобожия. Около тысячи лет прошло с установления в Греции политеизма, когда римляне, принявшие его с некоторыми видоизменениями, были вовлечены в

сильнейший из всех известных истории политический кризис вследствие перехода от идеи многобожия к идее единобожия. Это изменение в общем мировоззрении и было главной причиной ужасного беспорядка, з котором обширная Римская империя находилась в течение многих веков, беспорядка, до сих пор объяснявшегося только второстепенными причинами. По этому поводу я не могу не заметить, что очень немногие люди в состоянии рассуждать о великих фактах, но многим должно нравиться чтение произведения, озаглавленного: «Великие события от малых причин», а между тем, это произведение развивает совершенно ложную идею, так как всякое следствие непременно соответствует своей причине. В применении к данному вопросу это значит, что наибольший беспорядок, в котором общество находилось по достижении известной высоты цивилизации, необходимо был вызван наибольшей моральной причиной, способной действовать на просвещенных людей. Этой причиной, очевидно, является изменение самой важной, самой общей идеи, служащей поэтому связью для всех других; одним словом, очевидно, что величайлий кризис человечества был вызван переходом от политеизма к теизму. Теперь остановлюсь на кризисе, в котором мы находимся в настоящее время и скажу, что этот кризис (крайне жестокий, так как вся Европа объята пламенем войны и армии обеих сторон составляют теперь многие мил-

лионы людей), несомненно, обусловлен причиной величайшего значения. Причина же, могущая наиболее сильно действовать на общество,— это изменение, совершенствование общей идеи, общей веры. Именно эта причина действует на самом деле; она заключается в переходе просвещенного класса от идеи многих частных законоз, определяющих отдельные явления различных отраслей физики, к идее единого закона, управляющего всеми ими. Любопытно заметить, с одной стороны, что прошла тысяча лет с тех пор, как арабские ученые при халифе Аль-Мамуне основали опытные науки и, следовательно, постигли частные законы, управляющие явлениями различных отраслей физики, и, с другой стороны, что именно такой же период времени отделяет эпоху, когда египетские жрецы учили посвященных политеизму, от эпохи, когда вся масса населения перешла к верованию в существование единой причины. Я пользуюсь выражением п р и ч и н а , а не словом бог, потому что первое естественно объясняет мне многое, чего не делает второе. Верование в единую причину было твердо обосновано Сократом, но это верование подлежало совершенствованию, которое человеческий разум, как видим, осуществил только после многовековых трудов. Было два способа восприятия· идеи е д и н о й п р и ч и - н ы. В одном главную роль играло воображение, в другом — наблюдение и рассуждение.

Сначала человеческий разум наложил на идею « е д и н а я причина» печать воображения, ибо воображение развивается — как во всем человеческом роде, так и в отдельном индивиде — раньше способности рассуждения. Я сказал выше, что развитие общечеловеческого разума шло тем же путем, что и развитие индивидуального ума, и это наблюдение не должно быть упущено, так как оно может осветить интересующий нас вопрос. Ребенок, ударившийся о камень, сердится и говорит ему: злой камень! Его живое воображение направляет упреки по адресу камня, он рассматривает камень как одушевленное существо. В этом возрасте ощущается изобилие жизни, и все представляется живым. В зрелом возрасте, наоборот, изобилие жизни уже не чувствуется, склонность считать ее столь щедро распространенной в природе исчезает. Наконец, без дальнейших сравнений вполне естественно, что люди сначала одушевляли причину всех явлений, происходящих во вселенной; вполне также естественно, что теперь они рассматривают эту причину как закон, и такое воззрение покоится на многих основаниях, из которых я сейчас укажу наиболее важные.

1. Вера в бога только отодвигает трудность, ибо она не избавляет от изучения природы, не выясняет сущности законов, которым подчинен мир; эта вера оказывается

совершенно лишней и станет абсолютно бесполезной, как только удастся в совершенстве познать эти законы.

2. Вера в бога без веры в откровение не имеет никакой ценности, как это очень основательно доказал канцлер д'Агессо: 26 такая вера сама по себе не дает никаких правил поведения. А вера в откровение должна была прекратиться с того момента, когда приобретенные знания, значительно опередив знания людей, говоривших именем бога, позволили раскрыть заблуждения в писании, почитаемом как божественное.

3. Здравый смысл не может мириться со множеством противоречий, заключающихся в богословской системе. Бог представлен всемогущим; утверждают, что, создавая человека, он хотел сделать его счастливым, а ему это не удается. Бог, говорят, совершенство, а на следующей странице рассказывается о его гневе против человека. Бог все предусматривает, однако, человек пользуется свободой воли. Человек должен быть наказан за содеянное им зло и вознагражден за совершенное им добро, но так как эти воздаяния и наказания имеют место только в другой жизни, то добрые не поощряются, а злые не сдерживаются примером. Когда размышляешь о богословской системе, то, с одной стороны, нельзя не восхищаться ею, принимая во внимание эпоху, в которую она была создана; с другой — нельзя не осознать громадности расстояния, отде-

ляющего ее от современного состояния просвещения, и, следовательно, необходимости ее усовершенствовать во всех отношениях и страх перед адом заменить физиологическим доказательством того, что всякий, кто ищет счастья в направлении, вредном для общества, всегда подвергается наказанию, неизбежно вытекающему из законов организации. Вернемся теперь к главному сравнению, а именно — к сравнению кризиса, который пришлось пережить человеческому разуму во время установления теизма, с кризисом, испытываемым им в настоящее время. Цицерон, один из величайших политических деятелей своего времени, говорит в своем произведении De natura deorum («О природе богов»):27 «Я буду ее защищать, как всегда защищал, и никогда речь ученого или невежды не заставит меня забыть учение, унаследованное от наших отцов, касающееся культа бессмертных богов. Ибо, когда речь идет о религии, я придерживаюсь воззрений верховных жрецов Корункания, Сципиона, Сце- волы, а не мнения Зенона, Клеанта или Хризиппа; я присоединяюсь к авгуру Ле- лию, к этому мудрому человеку, к которому по вопросам религии я охотнее прислушиваюсь в его знаменитой речи, чем слушаю кого-либо из главарей стоиков. Вся религия римского народа состоит из жертвоприношений и гаданий, к которым на третьем месте присоединяются предсказания толко-

зателей Сивиллы и гаруспиков28 по чудесам и необыкновенным явлениям; я никогда не полагал, что можно пренебрегать каким- либо из этих обрядов, и остаюсь при убеждении, что Ромул и Нума29, из которых один установил гадания, а другой жертвоприношения, были оба истинными основателями нашей республики, которая без высшего покровительства бессмертных богов, без сомнения, никогда не могла бы достигнуть той степени могущества, которым она ныне обладает». Цицерон должен был бы заметить, что политеизм устарел, что это верование, значительно отставшее от состояния просвещения, стало столь нелепым, что сам он часто говорил, что не понимает, как два авгура могут смотреть друг на друга без смеха; он должен был понимать, что невозможно вернуть силу этой древней религии и что она неизбежно должна будет уступить место новой, более соответствующей состоянию просвещения. Теперь многие высокообразованные и чрезвычайно даровитые люди повторяют ошибку Цицерона, стараясь укрепить ослабевшую религию; подобно Цицерону, они смеются над раем и адом, над материнством святой девы, над земным раем, над непогрешимостью папы, подобно тому как тот смеялся над гаруспициями; н подобно ему они хотели бы, чтобы идеи, являющиеся для них предметом насмешек, были уважаемы.

Из той параллели, которую мы сейчас провели, вытекает еще одно сравнение. Цицерон не верил в возможность установления новой религиозной системы; точно так же теперь многие считают невозможным создание новой системы верований. Однако вскоре после уверений, данных Цицероном и многими другими мыслителями его эпохи, место политеизма заняла другая религия, более возвышенная по своей морали; и теперь можно с уверенностью сказать, что в ближайшем будущем необходимо установится такая система веры, мораль которой будет гораздо выше христианской, и что только таким путем мы гможем выбраться из болота и итти вдаред: всякий попятный шаг был бы нам только бесполезен; к счастью, он для нас невозможен.

Д е с я т ы й член ряда

Своим десятым достижением человеческий разум обязан сарацинам, т. е. арабам; они изобрели алгебру, основали опытные науки. Сарацины имели то общее с египтянами, греками и римлянами, что они, подобно этим народам, составляли авангард в движении человеческого разума и населяли страну, отделенную от других естественными преградами — главным образом морем, а затем песчаными пустынями. Но во многих других

отношениях они отличались от египтян, греков, римлян и всех других известных народов (кроме арабов); так как их страна была доступна культуре только в незначительной части, то основная масса населения осталась кочевой. Общее государственное управление не развивалось и не совершенствовалось. Народ жил отдельными и независимыми друг от друга племенами. Деспотизм не мог у них установиться, но подобная социальная организация, перенесенная в культурные страны, где были многолюдные города, где правительство имело постоянное местопребывание, должна была быстро выродиться в деспотизм. Именно это и произошло с той частью этого народа, которая осела вне пределов Аравии, когда арабы стали завоевателями. Особые обстоятельства помешали вырождению патриархального правления мавров, водворившихся в Испании, в деспотическое. Я здесь не буду подробнее развивать идеи, относящиеся к политике арабов, которую они вели как у себя, так и в завоеванных ими странах, где они основали «овые государства. Развитие этой идеи я откладываю по двум соображениям: во-первых, мои мысли об этом предмете еще недостаточно ясны, а во-вторых, ряд наблюдений, который я здесь излагаю, имеет характер эпизодический, и я поэтому должен быть по возможности кратким.

О д и н н а д ц а т ы й член ряда

Основателем европейского общества был Карл Великий; он прочно объединил различные народы, составляющие это общество, связав все нации религиозными узами с Римом и сделав этот город независимым от всякой светской власти. Начиная с Карла Великого и до настоящего времени европейское общество всегда было самым сильным в материальном отношении, но в умственном отношении оно заняло первое место лишь после того, как мавры были изгнаны из Испании; под его влиянием человеческий разум еще не сделал ни одного шага общего характера; все успехи, которые это общество сделало в науках, имели частный характер, другими словами, оно до сих пор совершенствовало только частные науки. Труды, произведенные им до настоящего времени, могут быть рассматриваемы только в качестве подготовительных работ для осуществления общего улучшения в системе идей. Анализ его трудов от XV в. до наших дней показывает окончательное разрушение научной системы, созданной две тысячи лет тому назад, и весьма успешное построение научной системы, основание которой положили арабы в период халифата Аль-Мамуна. Но, повторяю, этот результат не является шагом общего характера, сделанным современными европейцами, т. е. мы еще не заслужили того, чтобы беспристрастный историк, историк,

не задающийся целью льстить своим современникам, поставил нас рядом с египтянами, греками, римлянами и сарацинами. Первые установили различие между идеей причи· н ы и идеей с л е д с т в и я и построили систему религиозных идей, вторые создали политеизм, третьи установили теизм, а последние заменили идею одушевленной причины, легшую в основание теизма, идеей о многих законах, управляющих вселенной. Посмотрим теперь, что мы сделали. Мы, повторяю, продолжали и совершенствовали труды сарацинов, но мы не свели идеи многих законов к идее единого закона или по крайней мере мы еще не преобразовали научную и прикладную системы согласно идее единого закона. Это задание еще не выполнено и принадлежит будущему. Коснувшись его, мы должны установить двенадцатый член ряда. Я прошу читателя вспомнить сказанное мною в предисловии: б у д у щ е е с л а г а е т ся из п о с л е д н и х ч л е н о в ряда, в кот о р о м первые члены с о с т а в л я ют прошлое; таким о б р а з о м , изучение р а з в и т и я ч е л о в е ч е с к о г о раз у м а в п р о ш л о м о т к р о е т нам путь, по к о т о р о м у он п о й д е т в б у д у щ е м . Я прошу читателя поразмыслить о том, не являются ли эти краткие заметки о применении общего принципа верным доказательством его правильности; я прошу его прервать на минуту чтение и подумать о том.

что будет в дальнейшем: окажется, что он найдет свои мысли изложенными в следующих строках.

Д в е н а д ц а т ы й член ряда

Общая система наших знаний будет преобразована; она будет основана на веровании, что вселенная управляется единым неизменным законом. Все прикладные системы: религиозная, политическая, моральная, гражданского законодательства — будут согласованы с новой системой наших знаний. Я теперь не буду подробно останавливаться на прошлом и будущем прогрессе человеческого разума; если я говорю об этом в первой части, то лишь эпизодично, предварительно и потому кратко. Меня побудило коснуться здесь этого вопроса наблюдение, что человеческому разуму необходимо знание общей идеи во всей ее цельности для того, чтобы заинтересоваться развитием частностей, что его внимание чрезвычайно ограничено, и поэтому на протяжении всего труда надо часто восстанавливать перед его умственным взором всю целостность предмета; это я и намерен делать...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

...Наилучшее применение, которое мы могли бы дать в настоящее время своим

умственным силам, это: 1) сообщить науке о человеке позитивный характер, основывая ее на наблюдениях и разрабатывая методом, употребляемым в других отраслях физики; 2) ввести науку о человеке (построенную таким образом на физиологических знаниях) в народное образование и сделать ее главным предметом преподавания. Для достижения этой цели нужно составить следующие ряды: Первый ряд: с р а в н е н и е между с т р у к т у р о й н е о р г а н и з о в а н н ых и о р г а н и з о в а н н ы х тел. Результат этого сравнения — доказательство, что действия, производимые неорганизованными телами, и воздействие организованных тел на внешний им мир пропорциональны степени совершенства в структуре тех и других. В т о р о й ряд: с р а в н е н и е р а з л и ч ных о р г а н и з о в а н н ы х тел по степени их о р г а н и з о в а н н о с т и . Результат этого сравнения — доказательство: 1) что из всех известных нам тел человек наилучше, т. е. наиболее организован; 2) что чем более животное организовано, тем более оно разумно. Т р е т и й ряд: с р а в н е н и е ума животных в р а з л и ч н ы е эпохи их с у щ е с т в о в а н и я . Результат этого сравнения — доказательство, что все животные способны совершенствоваться пропорционально степени совершенства их первоначальной

организации и что если человек является единственным животным, которое совершенствовалось, то это потому, что он мешал умственному развитию других животных, к которому они были способны. Ч е т в е р т ы й ряд: с р а в н е н и е сос т о я н и я ч е л о в е ч е с к и х знаний в р а з л и ч н ы е э п о х и . Результат этого сравнения — доказательство, что человеческий ум беспрерывно прогрессировал и никогда не делал попятных шагов. Пятый ряд: х р о н о л о г и ч е с к ая к а р т и н а главных научных и пол и т и ч е с к и х с о б ы т и й с XV в. до н а с т о я щ е г о дня. Результатом обсуждения фактов, отмеченных в этой картине, должно быть: объяснение причин кризиса, переживаемого ныне человеческим родом, анализ этого кризиса, предположение о пути его окончания, указание средств, находящихся в распоряжении ученых, для сокращения его длительности и для завершения его в согласии с интересами всех европейских народов. Работая над этим произведением, я убедился, что если бы эти пять рядов были методически установлены, то: 1) введение изучения физиологии в народное образование не встретило бы препятствий, а если бы и встретило, то физиологи оказались бы вооруженными достаточно вескими аргументами, чтобы их без труда устранить.

2) политика стала бы наукой наблюдения, и политические вопросы трактовались бы, наконец, теми, кто изучает позитивную науку о человеке, тем же методом" и тем же способом, какие применяются теперь к вопросам, относящимся к другим явлениям.